МОЛЧАЛИВОЕ МУЖЕСТВО
Выживать на фронте, в тылу и в мирное время моим близким помогала надежда
Три года назад не стало моего отца, Валерия Ивановича Хрипкова. Его, совсем еще не старого, скосил рак. С подобным диагнозом, поставленным к тому же слишком поздно, лишь немногие проживают от силы несколько месяцев. Отцу врачи отводили максимум неделю-другую, настолько разрослись метастазы. Вопреки их прогнозам, папа задержался на этом свете рекордные полгода.
Переносил муки очень стойко. До последнего упорно отказывался от помощи родных, старался все делать сам, возился в огороде, плотничал, сохранял ясность ума и чувство юмора. И даже когда слёг, от невыносимой боли не кричал, не стонал, не плакал — терпел, стиснув зубы, сжав кулаки, хотя пальцы уже и не слушались. Словом, тяжкое испытание судьбы отец принял не ропща, и нес свой крест, уповая только на собственные силы. Это была его война, в которой, увы, он не мог одержать победу…
Больная эпоха
Мне кажется, папина молчаливая стойкость передалась ему от родителей, Марии Федоровны и Ивана Васильевича. Они были простыми и неприхотливыми людьми, что называется, от сохи. Но именно крестьянская выносливость, особая закалка, свойственная сельским жителям, и надежда на лучшее помогали им преодолевать невзгоды. И – выживать. Несмотря ни на что.
Их поколению досталась больная эпоха, испещрённая чередой страшных социальных опухолей. Разруха, репрессии, голод, эпидемия тифа, беспощадная Великая Отечественная, зябкое послевоенное лихолетье… Метастазы этих бед проникали в каждый дом, в каждую семью, уносили столько жизней, столько судеб калечили, не щадя ни стариков, ни младенцев, что уцелевших в этой адовой круговерти поистине можно считать счастливчиками. Среди них мой дед, которому «повезло» стать инвалидом – тяжелое ранение увело его из кровавого Севастополя, города, одного из первых отважно встретившего внезапный удар войны. В тех боях героически полегли десятки тысяч бойцов и мирных жителей. В истории Великой Отечественной это одна из самых трагических страниц, в которой, наравне с другими, вписано и имя Ивана Васильевича Хрипкова.
Дедушка родился в 1918 году в селе Терновское (с 1935 г. — с. Труновское). В семье было шестеро детей, жили очень бедно, голодно. Лепешки, которые пекли из чего придется, ели по чуть-чуть, иначе – беда, как случилась с братом Мишей. Тот однажды не стерпел, съел пышку целиком, да организм не выдержал нагрузки, мальчик умер. От недоедания и истощения скончались еще двое братьев Ивана, а у него самого впоследствии всю жизнь были пухлые ноги как напоминание о перенесенном голодоморе.
Дети остаются детьми в любые времена. Им очень хотелось учиться, но в школу идти было не в чем и не с чем. Выкручивались, как могли: собирали по селу пустые бутылки, сдавали их, а на вырученные деньги покупали тетрадки. Ивану учеба давалась хорошо, легко. Видимо, парня считали не только грамотным, но и ответственным, серьезным: весной 1938 г. его отправили на курсы партийных пропагандистов. А уже в октябре Ваня стал новобранцем Советской армии, место службы – украинский городок Прилуки. Вскоре курсант Полковой школы Хрипков поступил в 56-ю дивизию, которую перебросили сначала в г. Псков Ленинградского военного округа, а затем, в ноябре 1939 г., — к границе с Финляндией. Так молодой боец стал участником краткосрочной советско-финской войны.
Уцелел в мясорубке
Демобилизовался Иван, будучи политруком, в мае 1941 г. А спустя всего месяц началась Великая Отечественная… 23-летний парень, не успев толком отдохнуть на «гражданке», вновь встал в строй. И только что пережитые тяготы армейской муштры и война с финнами показались вчерашнему дембелю сущим пустяком в сравнении с тем, что ждало его впереди.
Фронтовой путь Ивана Хрипкова начался в Дербенте, в составе 345-ой Дагестанской стрелковой дивизии, 1165-го стрелкового полка, минометного батальона. Это была одна из самых интернациональных дивизий: плечом к плечу на защиту Отечества встали русские, украинцы, белорусы, армяне, грузины, осетины, дагестанцы. Ближе к зиме 1941 г. 345-ю дивизию перебросили в Севастополь, который, мужественно обороняясь от жестокого натиска фашистов, остро нуждался в подкреплении. Иван Хрипков оказался вместе со своими боевыми товарищами лицом к лицу с озверевшим врагом.
Наши войска несли огромные потери, но не сдавались. Оборона Севастополя длилась 250 дней, это долгие восемь месяцев, вошедшие в историю как самые героические и кровопролитные этапы войны. От верной гибели в той страшной мясорубке офицера Хрипкова «спасло» тяжелое ранение, полученное незадолго до того, как его 1165-й стрелковый полк в июле 1942 г. был практически полностью уничтожен фашистами.
Почти год контуженого бойца перевозили из госпиталя в госпиталь. Всех, кто за ним ухаживал тогда, Иван Васильевич до старости помнил поименно. Как и своих однополчан, с которыми переписывался после войны. В 1943 г. он, наконец, попал на родину. Из-за инвалидности дед больше не принимал участия в военных действиях, занимался вплотную партийно-кадровой работой.
Военная дорога офицера Хрипкова была относительно недолгой, но я считаю, что он с честью выполнил свой долг перед Родиной. Его имя значится в списках защитников в Музее героической обороны и освобождения г. Севастополя и в экспозиции Мемориала героической обороны Севастополя 1941-1942 гг. Иван Васильевич удостоен Ордена
Отечественной войны I степени, медалей «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», «За оборону Севастополя» и др.
Дедушка умер в 1996 г. Его награды бережно хранила Мария Федоровна, пережившая мужа на 17 лет. Судьба ее опалена войной ничуть не меньше других. С малолетства она трудилась на земле, в колхозе, но главная ее титаническая работа была в том, чтобы выжить, вопреки всему, ибо от нее зависели жизни других.
По долгу старшей
В тридцатых годах, будучи совсем девчонкой, Маша Авдеева вдруг повзрослела лет на двадцать – так лихо повернулась ее судьба. Незадолго до войны от тифа сгорела мама. Слегла и Маруся – выжила чудом. Наверное, потому что ей просто нельзя было умирать. В 1937 г. как врага народа арестовали отца. Вскоре он скончался, не выдержало сердце. Дом, где когда-то обитало счастье, погрузился в скорбь. Сирота Маруся в свои 14 лет стала для двух малолетних братьев и сестры сразу и матерью, и отцом, и добытчиком, которому предстояло работать за четверых. Она не имела права ни на отдых, ни на болезнь, ни тем более на смерть. С тех пор и на всю жизнь ее задачей было оберегать Колю, Мишу и Веру — по долгу старшей в семье.
Когда к Ставрополью подступали фашисты, единственную уцелевшую на тот момент ценность Авдеевых – корову – эвакуировали вместе с остальным скотом. А вскоре хата осталась и без еще одной, главной, кормилицы: Марию послали с другими взрослыми труновцами рыть окопы близ Изобильного. «Копали все, кто был в состоянии держать лопату», — вспоминала бабушка. Потом ее сменил младший брат Николай. Ну а к осени 1942-го фашисты добрались до наших земель.
Какой была оккупация глазами Маруси, обычной девушки, а для меня — героини тех времен? Конечно, ей было очень страшно. И за себя, и за братьев с сестрой. Страшно было всем.
Бабушка вспоминала, как жутко было от тяжелого гула самолетов и танков, когда немцы приближались к селу. Как в панике она пряталась в камышах, да с ужасом хваталась за голову: «На мне ж косынка красная – за партизанку примут, убьют…» Как брат Коля, которого за начитанность прозвали Лениным, кинулся к избе-читальне книжки спасать от врага – сожгут. Как, не разгибая спин, работали на делянках, сдавая весь собранный подсолнух комендантам. И как один из них, взбешённый, полоснул хлыстом по лицу подругу – та спрятала горсточку семечек. А девушка даже не вскрикнула, не застонала, лишь слеза потекла по щеке. Как фашисты по хатам рыскали, словно шакалы, отбирали все, что найдут, и тут же нещадно громили жилища. И как Авдеевых спас от обысков прохожий: мол, у сирот шаром покати – нечего тут и искать. Как в одну минуту рухнул соседний дом, подорванный гранатой. И как сердце, застыв, вновь бешено забилось: выжили и хозяин хаты, и его сын, и марусин брат Коля, который тому мальчишке сказки читал. Раскидало их по сторонам, только царапины потом подсчитывали.
О Николае, так счастливо уцелевшем при взрыве, бабушка всегда вспоминала с особенной болью. Сколько пережили вместе в те холодные и голодные годы: последними крохами делились, мерзли в нетопленной избе… На фронт Маруся провожала брата «нарядным», выменяв свою блузку на красивые милицейские галифе для него. Как и где погиб ее любимый «Ленин», бабушка так и не узнала.
Навсегда забрала Великая Отечественная и старшего, сводного, брата — Петра Авдеева.
Надо только выучиться ждать
Выжили в том лихолетье лишь трое родных по крови Авдеевых: Миша, Верочка и сама Маруся. Пощадила война для нее, хоть и потрепав изрядно, еще одного дорогого сердцу человека – солдата Хрипкова.
Ниточки судеб Ивана да Марьи сплелись в одну. В 1948 году они дали жизнь моему отцу, назвав его Валерием — в честь легендарного летчика Чкалова. Сейчас мне видится в этом особый, горький, символизм, ведь знаменитый комбриг, тоже сын простых работяг, был очень выносливым человеком. И погиб он стоически, до последнего управляя неисправным самолетом, как мой отец – своим смертельно больным организмом.
А через пять лет после Победы появилась Надежда. Мария Федоровна не объясняла, почему они с дедом назвали дочь именно так. Но мне кажется, что это вовсе не случайно: надежда всегда была с ними. Ее было не отнять ни голодом, ни лишениями, ни войной. Она их вела и спасала. И оба знали – надо только выучиться ждать, надо быть спокойным и упрямым… Бабушка часто говорила: «Дай Бог, чтобы хоть моим детям и внукам полегче жилось». И ее надежда сбылась.
…На кладбище в Михайловске раскинулись три высокие вечнозеленые туи – их видно даже издалека. Говорят, название этих растений переводится как дерево жизни, потому что они неприхотливы и удивительно выносливы, очень живучи. Рядом утопают в цветах три аккуратные могилки. Здесь покоятся с миром Иван да Марья и их сын Валерий. Простые стойкие люди, принимавшие судьбу с невероятной выдержкой. А надежда живет. В их кровинках Наде, внуках и правнуках. В нас всех. В самой жизни.
Елена ЖИГУЛИНА-ХРИПКОВА