ГЕРОЙ БЕЗ ВРЕМЕНИ

Есть даты, над которыми время не властно. Таким стал день рож­дения Михаила Юрьевича Лермонтова.15 октября 2015 года в нашей стране прошли праздники, посвященные великому русскому поэту. Состоялись торжества и на Ставрополье. Нескончаемый дождь, не прекращавшийся в краевом центре несколько дней, не позволил про­вести традиционный праздник в сквере у театра, где стоит прекрасный памятник М. Лермонтову, выполненный ставропольским скульптором Николаем Санжаровым и признанный самым лучшим памятником по­эту. Но, несмотря на непогоду, почитатели творчества М. Лермонтова все-таки пришли к этому памятнику и возложили цветы. А праздник был перенесен в помещение Центральной городской библиотеки. Здесь и собрались учащиеся школ, студенты вузов, представители творческих организаций и просто горожане, которые пришли, чтобы почтить память гениального поэта.

Уже в самом названии мероприятия «Венец поэта – венец терновый» отра­жена полная драматизма судьба поэта, о чем говорили выступающие. Актеры театра «Гармония» под музыку Георгия Свиридова, созвучную эпохе, в которую жил М. Лермонтов, читали отрывки из его романа «Герой нашего времени», и перед слушателями вставали картины прошлого, связанные с Кавказом, со Ставрополем. Солисты камерного ансамбля «Элегия» и актеры литера­турного объединения «Надежда» тоже выступили со своими программами, в которых были использованы произ­ведения М. Лермонтова. Выступающие особо подчеркивали, что Ставрополь, в котором Михаил Юрьевич провел немало времени в разные годы жизни, оставил заметный след в душе поэта и послужил источником вдохновения для некоторых произведений.

Можно спорить о том, где родились прекрасные лермонтовские строки: «Выхожу один я на дорогу, предо мной кремнистый путь блестит…» Одни связывают их с Пятигорском, другие – со Ставрополем, что, пожалуй, до­стовернее: в Ставрополе еще в конце 30 -х годов 20 -го века булыжником (кремнием) была вымощена дорога на улице, которая теперь носит имя Дзержинского. На этой же улице, непо­далеку от дома № 183, стоял огромный дуб (спиленный уже после войны), под которым, по преданию, любил сидеть поэт. А Волобуеву мельницу, находившуюся тоже неподалеку, он рисовал еще в детстве, когда приезжал в Ставрополь с бабушкой погостить у родственников.

Не удивительно, что и город до­стойно чтит память о великом поэте. Его имя уже много лет носит Ставро­польский академический театр драмы, не раз ставивший лермонтовский «Ма­скарад». Оно присвоено также краевой универсальной научной библиотеке и одной из центральных улиц города. Сквер, где установлен памятник М. Лермонтову, стал любимым местом отдыха горожан.

С каждым годом в Ставрополе открывается все больше памятных мест, связанных с именем М. Лер­монтова. Вот и в преддверии 201-й годовщины со дня рождения поэта были установлены две мемориальные доски. Одна – на доме № 14 на пр. Октябрьской революции, здесь поэт проходил лечение в госпитале. Вторая доска установлена на доме № 114 на ул. Дзержинского – здесь жил дядя М. Лермонтова генерал-майор Павел Иванович Петров, у которого поэт часто бывал, приезжая в Ставрополь.

Всего в городе сохранилось 15 зданий, которые посещал М. Лермонтов.

— Такого количества лермонтовских мест нет ни в одном городе мира, — ска­зал принимавший участие в открытии мемориальных досок представитель рода Лермонтовых, преподаватель Ставро­польского краевого художественного училища Владимир Соколов-Лермонтов, — и многие из них уникальны.

Он рассказал о том, что удалось от­стоять один из домов, который уже был продан частному предпринимателю и подлежал сносу. Пришлось обратиться с письмом к губернатору края Владимиру Владимировичу Владимирову. Благодаря его вмешательству дом уцелел и взят на учет как культурное достояние города. Почитатели творчества М. Лермонтова будут думать, как и чем обозначить места, связанные с пребыванием поэта в Ставрополе, а пока до конца 2015 года планируется установить еще три мемориальные доски.

«ТОМИМ НЕЯСНОЮ ТОСКОЙ…»

Каждый раз, отмечая день рождения М. Ю. Лермонтова, мы вновь и вновь обращаемся к фактам биографии поэта, воспоминаниям его современников, что­бы понять, как формировалась личность гения, что послужило источником для его произведений. Об этом написано уже немало научных трудов и докумен­тально-художественных исследований, но все-таки есть еще мало изученные страницы или детали биографии, отраз­ившиеся потом в творчестве.

Многие отмечают особую остроту сти­хов Лермонтова, за что, кстати, они его и любят. О характере поэта суждения разные, но большинство современников склоняются к тому, что был он сдержан, даже угрюм, а порою дерзок и вообще не очень приятен в общении. Близкие же к нему люди утверждали, что поэт лю­бил повеселиться, не чурался светского общества, балов и других развлечений, но иногда был молчалив, а его шутки порой действительно содержали в себе немало сарказма, и некоторые воспри­нимали их как обидные насмешки. Но это шло не от дурного характера, а от разочарования в людях, которые либо предавали его, либо вызывали у него не­приятие своими мелкими страстишками.

Ираклий Андроников, один из вы­дающихся исследователей жизни и творчества Лермонтова, в своем пре­дисловии к сочинениям поэта писал: «Добрый характер, любящее сердце, способность увлекаться – вот каким он был и каким навсегда остался в отношениях с друзьями». Но тот же И. Андроников, объясняя резкие сто­роны характера поэта, отмечал: «Чем старше он становился, тем все чаще соотносил субъективные переживания и ощущения с опытом и судьбой целого поколения… Мир романтической мечты уступал постепенно изображению ре­альной действительности».

Удивляться неровности в характе­ре Лермонтова, в частой смене его душевных состояний не приходится, когда заглянешь в его детство, в то окружение, в котором формировались привычки и жизненные принципы будущего поэта. Всем известно, что главной фигурой в семье была бабуш­ка Елизавета Алексеевна, урожденная Столыпина, происходившая из ста­ринного богатого рода. Как сообщает в своих воспоминаниях Петр Шугаев, записывавший рассказы тарханских старожилов, она была лет на восемь старше мужа, «не особенно красива, высокого роста, сурова и до неко­торой степен и неуклюжа». Михаил Васильевич Арсеньев, напротив, был «красавец, статный собой, крепкого сложения», для развлечений «устраивал разные удовольствия». Он серьезно увлекся соседкой по тарханскому име­нию миниатюрной и изящной госпо­жой Мансыревой, муж которой почти постоянно находился в действующей армии.

Но однажды муж вернулся насо­всем, о чем Михаилу Васильевичу сообщил его камердинер. В этот момент у Арсеньевых были «елка и маскарад… в полном разгаре», которые отец устроил для дочери Машеньки. Будучи в костюме и маске, он сел в кресло, посадил рядом жену и дочь и сказал: «Ну, любезная моя Лизанька, ты у меня будешь вдовушкой, а ты, Машенька, будешь сироткой». Достал из шкафа пузырек с зельем, выпил и упал замертво.

Можно предположить, что эта стран­ная семейная история много лет спустя ста ла известна внуку, названному в честь деда Михаилом, и наверняка оставила какую-то зарубку в его душе. Нельзя было назвать гармоничными и отношения между отцом поэта Юрием Петровичем Лермонтовым и женой. История как будто повторилась. Мария Михайловна была в мать, а «Юрий Петрович был редкий красавец и впол­не светский и современный человек… Юрий Петрович охладел к жене по той же причине, как и его тесть к теще, вследствие этого Юрий Петрович завел интимные отношения с бонной своего сына, молодой немкой, Сесилией Фе­доровной, и кроме того, с дворовыми».

Все это, несомненно, становилось известно Михаилу Юрьевичу еще а подростковом возрасте, а повзрослев, он мог у же осмысливать причины семейных отношений. Наверное, ему трудно было принять неприязнь ба­бушки к его отцу, которого он мало знал, но все-таки л юбил. Ведь откуда-то явилась мысль: «Ужасная судьба отца и сына – жить розно и в разлуке умереть».

Как считают многие лермонтоведы, он и матери посвятил несколько пе­чальных строк. Мария Михайловна умерла 24 февраля 1817 года, сыну тогда не было и трех лет. Но в поэме «Сашка» день похорон описан так, будто мальчик его запомнил.

Сохранились сведения о том, что вспыльчивый Юрий Петрович во время одного из скандалов с женой, упрекавшей его в неверности, сильно ударил ее, после чего она затоскова­ла, заболела скоротечной чахоткой и вскоре умерла. Елизавета Алексеевна, считавшая Юрия Петровича в какой- то степени повинным в ранней смерти дочери (ей был 21 год), не желала поддерживать с ним отношения и в то же время не хотела расставаться с внуком. В результате распри с зятем она составила завещание: «Ныне сим… предоставляю по смерти моей… родному внуку моему Михайле… принадлежащее мне… с тем однако, ежели оной внук мой будет по жизнь мою до времени совершеннолетия его возраста нахо­диться при мне на моем воспитании и попечении без всякого на то пре­пятствия отца его, а моего зятя…». И далее написала, что, если это условие не будет соблюдено, то она завещает все другим родственникам. Так Ели­завета Алексеевна заставила отца от­ступиться от сына.

Трагические обстоятельства в семье, ранняя смерть матери сглаживались безграничной любовью Елизаветы Алексеевны к внуку: каждое слово, каждое его желание было законом не только для окружающих или знакомых, но и для нее самой. Для восьмилетнего Мишеньки она создала что-то вроде потешного войска, одев деревенских сверстников в военное платье. По­взрослев, он стал устраивать кулачные бои между мальчишками и награждал победителей сладостями. Эти впечатле­ния, вероятно, послужили материалом для «Песни про купца Калашникова».

Бабушку, которая была единствен­ным по-настоящему близким ему че­ловеком, Лермонтов, конечно, любил, но не мог не замечать ее резкости и суровости, с которыми она иногда относилась к крепостным и прежде всего к провинившимся девушкам. Елизавета Алексеевна сама выбирала из них самых красивых, когда Мишенька вошел в юношеский возраст, и держала в доме как горничных. Когда же они оказывались в интересном положении, Арсеньева «делалась жестокою и не­умолимою», строптивых «отправляла на тяжелые работы или выдавала за­муж за самых плохих женихов или даже совсем продавала кому-либо из помещиков».

Эти и другие явления крепостни­чества, которые считались нормой в дворянском помещичьем обществе, поэт наблюдал с раннего возраста, и постепенно в его душе формировался протест против «страны рабов, стра­ны господ», где правили «надменные потомки известной подлостью про­славленных отцов ». Склонность к творчеству в нем примечали еще в раннем детстве. Так, тот же П. Шу­гаев писал, будто рассказывали, что четырехлетний ребенок, «не зная еще грамоте, едва умея ходить и предпо­читая еще ползать, хорошо уже мог произносить слова и имел склонность к произношению слов в рифму».

Моисей Меликов, который воспиты­вался в семье Мещериновых, живших в Москве по соседству с Арсеньевой, и ставший потом художником, рас­сказывает: «Помню, что, когда впервые встретился я с Мишей Лермонтовым, его занимала лепка из красного воска: он вылепил, например, охотника с со­бакой и сцены сражений. Кроме того, маленький Лермонтов составил театр из марионеток, в котором принимал у частие и я с Мещериновыми; пьесы для этих представлений сочинял сам Лермонтов».

Талант Михаила Юрьевича, зало­женный с рождения, был подкреплен прекрасным образованием, получен­ным как дома, так и в благородном пансионе Московского университета, а также, как отметил один из уни­верситетских преподавателей Алексей Зиновьев, благодаря развитию «его са­мостоятельного и твердого характера». Это и позволило Михаилу Юрьевичу за тринадцать лет создать столько про­изведений, сколько иной не создаст за долгую жизнь. В период активного творчества он вступил в том состоя­нии, каким наделил героя своей поэмы «Мцыри». Он бы л «томим неясною тоской», жил, раздираемый противо­речивыми чувствами, истоки которых следует искать в детстве, в семейной хронике и в ч у ж дом ему обществе. Но сильный характер сделал из него бойца, оружием которого стало Слово.

КАВКАЗСКИЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ

Слово поэта Лермонтова особо гром­ко заявило о себе в феврале 1837 года, когда в Санкт-Петербурге из рук в руки начали передавать стихотворение «Смерть поэта», и его автор, известный лишь в узком кругу друзей и люби­телей словесности, сразу обрел имя. Правда, за это была и расплата. То, что нравилось читателям, было не по нраву императору и тем, кто «жадною толпой» стоял у трона.

Андрей Николаевич Муравьев, по­лучивший домашнее образование под руководством С. Е. Ранча, у которого учился и приобщался к творчеству М. Лермонтов, писал в своих воспо­минаниях: «Поздно вечером приехал ко мне Лермонтов и с одушевлением прочитал свои стихи, которые мне очень понравились. Я не нашел в них ничего особенно резкого, потому что не слыхал последнего четверостишия, которое возбудило бурю против поэта».

Зато А. Бенкендорф был иного мне­ния, которое и высказал в док ладной записке императору: «Вступление к этому сочинению дерзко, а конец — бесстыдное вольнодумство, более чем преступное». Николай 1 в своей резо­люции начертал, что «велел старшему медику гвардейского корпуса посетить этого господина и удостовериться, не помешан ли он; а затем мы поступим с ним согласно закону».

Последовала первая ссылка Михаила Юрьевича на Кавказ, но далеко не первая его поездка в этот край. Еще в 1818 году бабушка привозила сюда слабенького здоровьем вн у ка, да и сама, по-видимому, искала утешения после кончины дочери. Затем он и приезжали сюда еще два раза: в 1820 и 1825 годах. Кавказские впечатления, полученные в детстве и позднее, от­разились в стихотворении «Кавказ», где Лермонтов говорит о своей любви к горному краю: «Как сладкую песню Отчизны, люблю я Кавказ».

Лермонтов проявлял живой интерес к быту и нравам горцев, к их обычаям и к истории этого вольного края, а рассказы жителей и наблюдения слу­жили сюжетами для его произведений. Так и родились поэмы «Кавказский п ленник», «Измаил-Бей», «Мцыри», «Демон», а когда ему довелось участво­вать в боевых действиях, то появилось очень красочное описание армейского быта и стычек с горцами, где «в этих сшибках удалых забавы много, толку мало» («Валерик»). В поэме «Хаджи Абрек» предстает аул Джемат. Навер­няка в основу сюжета поэмы легла истинная история, которую рассказал «лезгинец дряхлый и с едой». И в поэме «Беглец» — один из услышанных поэтом случаев, произошедший на Кавказе: отец не мог вынести позорного бег­ства с поля сражения сына, и «удар кинжала пресек несчастного позор»

Кавказские впечатления не только послужили материалом для многих поэтических произведений М. Ю. Лер­монтова, они сыграли определенную роль в формировании новых свойств его характера. Он наполнялся воль­ным духом гордых жителей Кавказа и преодолевал в себе неясную тоску, томившую его с ранней юности. Он мужал и духом и физически, а в боях был смел порою до безрассудности. Как писал офицер-артиллерист К. Х. Мамацев, тоже участвовавший в сраже­нии на реке Валерик, Лермонтов, «за­метив опасное положение артиллерии, подоспел… со своими охотниками. Но едва начался штурм, как он уже бро­сил орудия и верхом на белом коне, ринувшись вперед, исчез за завалами».

Контрасты души поэта, конечно, не исчезли, но все же на Кавказе они сгладились, и у него появилось больше друзей. Он сошелся с ссыль­ными декабристами, а с одним из них — Александром Одоевским очень близко. Они гуляли по «кремнистому пути», беседуя о творчестве.

Общаясь с декабристами, он позна­комился с доктором Н. В. Майером, который «зимой жил в Ставрополе, а летом на Минеральных Водах … Ум и огромная начитанность вместе с каким-то аристократизмом образа мыслей и манеры невольно привлекали к нему. Он прекрасно владел русским, французским и немецким языками и, когда был в духе, говорил остроумно, с живостью и душевной теплотою».

В докторе Вернере в романе «Ге­рой нашего времени» мы узнаем Н. В. Майера. О Лермонтове-прозаике говорят намного меньше, чем о поэте. Возможно, потому, что он успел на­писать (полностью) только один роман. Но зато какой! И опять-таки в его основу легли кавказские впечатления Лермонтова и кавказские истории, в том числе и случавшиеся лично с ним. Так, уже работая на «Записками офицера с Кавказа», он рассказывал А. Одоевскому, как его самого обокрали контрабандисты. Этот случай использован в рассказе «Тамань» — одной из частей «Героя на­шего времени». Лермонтову пришлось вернуться в Ставрополь и одолжить у дядюшки — Павла Ивановича Петрова 1050 рублей д ля приобретения зимнего обмундирования, почему он и задер­жался здесь на некоторое время.

Интересные воспоминания о Тамани оставил товарищ Лермонтова по юн­керскому училищу, а потом пору чик лейб-гвардии Гродненского гусарского полка Михаил Иванович Цейдлер: «В то время, то есть в 1838 г., полвека назад, Тамань была небольшим не­взрачным городишком… На улицах тихо и никакой жизни… Однако домик мой показался мне приветливым… Однажды, возвращаясь домой, я издали заметил какие-то сидящие под окнами моими фигуры: одна из них была женщина с ребенком на руках; другая фигура стояла перед ней и что-то с жаром рассказывала». Далее он пишет, что был поражен красотой девятнадцати­летней женщины, а собеседником ее был босой мальчик в сермяге. «Он, казалось, был слеп, судя по бельмам на глазах. Все лицо его выражало сметливость, лукавство и смелость… Муж красавицы, с которым я позна­комился впоследствии…, скорее походил на контрабандиста, чем на серебряных дел мастера… Сходство моего описания с поэтическим рассказом о Тамани в «Герое нашего времени» М. Ю. Лермонтова заставляет меня сделать оговорку: по всей вероятности, мне суждено было жить в том же домике, где жил и он; тот же слепой мальчик и загадочный татарин послужили сю­жетом к его повести».

Сходство сюжетов и образов с ре­альными событиями и прототипами прослеживается во всех главах романа, которым Лермонтов заявил о себе, как о замечательном прозаике. Насколько правдиво отражалась в нем жизнь по­коления того времени, можно судить по гневному отзыву Николая 1: «Я прочел «Героя» до конца и нахожу вторую часть отвратительною… Это же преувеличенное изображение презрен­ных характеров… Такие романы портят нравы… Привыкаешь думать, что свет состоит только из таких индивидуумов, у которых кажущиеся наилучшими по­ступки проистекают из отвратительных и ложных побуждений».

Однако это предвзятое мнение чита­ющая публика не разделяла. А. Герцен считал, что этот роман «является од­ним из наиболее поэтических романов в русской литературе». И добавлял: «Изучайте по ним этого человека – ибо все это не что иное, как его исповедь, его признания. И какие признания! Какие грызущие душу терзания! Его герой он сам».

Еще категоричнее высказался в за­щиту романа и Печорина В. Белинский в форме обращения к читателям: «Вы предаете его анафеме не за его пороки, — в вас их больше и в вас они чернее и позорнее, — но за т у смелую свободу, за ту желчную откровенность, с которой он говорит о них… Да, в этом человеке есть сила духа и могущество воли, которых в вас нет; в самых пороках его проблескивает что-то великое, как молния в черных ту чах».

Никто, конечно, не отождествлял полностью Печорина с Лермонтовым, но все-таки подчеркивали психологи­ческую близость. Однако это вопрос особого изучения, мы же остановимся на том, что и в п розе М. Ю. Лермонтов предстал гениальным творцом, отраз­ившим жизнь, нравы и характер целого поколения своего времени.

 

Идиллия ДЕДУСЕНКО