НЕГРОМКИЕ ПОДВИГИ
Их в оккупации совершали обычные женщины, старики и дети
В одной из недавних телепередач, посвященной Великой Отечественной войне, выступившая с воспоминаниями Антонова, в прошлом директор Пушкинского музея в Москве, рассказывая о своей работе санитаркой в госпитале, сказала: «Это не был фронт, но это было столкновение с войной».
Наше поколение, которое сейчас называют детьми войны, тоже пережило столкновение с ней. Немало было юных героев, которых чтят наравне с фронтовиками, но и остальным потребовалось достаточно мужества, чтобы перенести все тяготы лихолетья. Это была обычная жизнь в необычных условиях, и каждый хотел выжить. А выжить вряд ли смогли бы без наших матерей, которые совершили свой негромкий подвиг, сохранив для страны поколение будущих строителей, хлеборобов, учителей, врачей, ученых…
Наше столкновение
Для меня война от начала и до конца прошла в городе Ставрополе. 22 июня 1941 года он еще назывался Ворошиловском. Я перешла в четвертый класс. Мы жили на улице Дзержинского, № 167, где в каждой из одиннадцати семей были дети примерно моего возраста и младше. Только у Дмитриевых было два уже женатых сына. Совсем молодые, от нас они отличались лишь высоким ростом, а часто тоже бегали с мячом по двору.
В то воскресенье я шла в кинотеатр «Гигант» (находился напротив главпочты), где работала контролером мама. Дойдя до СШ № 5, увидела, что напротив, на площади, собираются люди у столба с радиорупором, рядом с керосиновой будкой (тогда кроме них и оврага на площади ничего не было). Я тоже подошла, и мы услышали, что уже 8 часов идет война. Я поспешила к маме.
В первые же пять дней из нашего двора ушли все мужчины, в том числе наш отец и оба брата Дмитриевы. Очень скоро, одна за другой, к Дмитриевым пришли две похоронки. Среди нас появились сироты – их малолетние дети…
Тогда еще не было нынешней улицы Авиационной, и молодой, но длинный сад, начинавшийся от порога флигеля (наша семья жила в нем), стоявшего в глубине двора, выходил прямо в лес, где мы часто играли. Две мои младшие сестры ходили в детсад, а меня каждое лето отправляли в пионерский лагерь в СШ №12. Так было и летом 1942 года.
За хлебом – под пулями
Однажды нам сказали, что враг уже под Сальском, надо срочно эвакуироваться, и отпустили домой. Госпиталь, в котором мама работала санитаркой, уже эвакуировали. Наша семья тоже готовилась к отъезду, назначенному на 4 августа, а 3-го мама и родственница, у которой был огород на Осетинской поляне, отправились за картошкой. Мне было поручено купить хлеба. Только я собралась, как услышала тяжелый гул. Вышла на лестничную площадку и увидела почти над головой немецкие самолеты. Считая их, я произнесла «тринадцать», и тут посыпались бомбы. Они цепочкой летели вперед и рвались в районе железнодорожного вокзала. Огромные черные столбы взметнулись к небу. Потом стало известно, что бомбы попали в цистерны с горючим.
Налет кончился, я отправилась за хлебом в магазинчик на Коминтерна (Маршала Жукова), но он был закрыт. Наискосок через площадь я направилась в магазин на углу Пушкина и Кагановича (Морозова). Посередине площади меня догнали солдаты, шедшие строем в казармы, располагавшиеся в пединституте. И вдруг — новый налет. На этот раз истребители, они строчили из пулеметов. Солдаты падали на землю, а я стояла в испуге. Мимо пробегал мужчина, он крепко схватил меня за руку и потащил за собой. Мы добежали до угла и спрятались за воротами, где уже находилось несколько человек. Здесь мой спаситель отругал меня за то, что я расхаживаю по городу в такое время.
Я вернулась домой без хлеба, а вскоре пришла и мама — без картошки. Девчонок забрали из детсада, мы вместе со всем двором при очередном налете пошли в сад прятаться под деревьями. Но тут из леса через наш сад стал подниматься отряд солдат, они расселись на наших высоких каменных ступенях и стали отличной мишенью для немецких истребителей, а мы вместе с ними. Пули стучали по стволам деревьев, а казалось, что по спинам. Просто чудом никого не задело, но после этого решено было прятаться в сараях. Наш сарай выходил к саду. Я все время вырывалась наружу. При очередном налете увидела, что где-то за лесом идет воздушный бой. Самолеты налетали друг на друга, и вдруг один задымился и пошел вниз. Через много лет, в 60-е годы, когда я работала в «Ставропольской правде», нашли останки нашего самолета и летчика. Мне об этом сообщили работники музея, я опубликовала очерк в газете. Возможно, это был тот самолет, который падал у меня на глазах.
Потом подсчитали: в тот день было 12 налетов. К вечеру все стихло, но вскоре послышался гул моторов – в город въехали мотоциклисты, а затем и танки.
Солнце еще стояло высоко, мы сидели на ступенях. Появились немцы, они молча прошли мимо, осмотрев квартиру, наклеили на двери бумажку со словом «Achtung» (внимание) и ушли. Мы боялись входить в квартиру и еще несколько дней жили в сарае, пока наш постоялец не приказал вернуться и подавать ему теплую воду для умывания. Оказалось, что лучшую из двух наших комнат закрепили за немецкими офицерами, которые сменялись примерно через две-три недели. Другие немцы, завидев бумажку на двери, тут же уходили.
Держались сообща
Началась новая страница наших испытаний, среди которых самое тяжелое – голод. В первые дни оккупации у нас оставалось немного денег, на которые можно было купить хлеба в магазине на Коминтерна, но для этого, несмотря на угрозу расстрела за появление на улице после семи вечера, именно ночью приходилось идти и занимать очередь пораньше, чтобы на тебе хлеб не кончился. В очередь ходили в основном мы, дети, матери надеялись, что нас немцы не тронут.
Скоро запасы хлеба истощились, деньги тоже, приходилось менять на продукты вещи. Оставив девчонок на соседку, мы с мамой отправились в Рождественку, прихватив то немногое, что удалось приобрести до войны. Шли целый день, я босиком – тапки порвались, но в сентябре было еще тепло. Сбоку на пятке образовался большой волдырь. Переночевав на сеновале, утром с продуктами отправились домой. Мне тяжело было идти, нога ныла. Нас догнала телега, лошадью правил здоровенный мужик. Мама показала на мою ногу и попросила хоть немного подвезти. Он выругался, стегнул лошадь и поехал быстрей. Потом уже мама ходила в села без меня, с соседками. «Ушли» из дома ее новое пальто, отрез файдешина, не надетые ни разу ленинградские лодочки, мои пальто и обувь…
В общем, на улицу выйти было не в чем да и незачем, там уже было холодно, ходили слухи о расстрелах, разъезжали «душегубки», немцы охотились за евреями. Пришли и в наш двор, чтобы забрать мать двоих детей Злату. Тетя Валя и Мария Андреевна Дмитриевы (вдовы), наша мама Анна Федоровна, рискуя не только своей жизнью, но и жизнью своих детей, встали на защиту Златы, ссылаясь на ее фамилию по мужу, доказывали, что она татарка. Как ни странно, немцы уступили и больше не приходили.
Женщины нашего двора всячески поддерживали друг друга. Бывало, что и своих-то детей накормить почти нечем, а принесут соседским ребятам то немного супа, то кусок лепешки, то несколько картофелин.
В октябре наши постояльцы начали мерзнуть, и тогда нам привезли уголь, чтобы можно было топить печь.
Такие разные «постояльцы»
Через нашу квартиру прошли разные немцы, но особо запомнились трое. Высокий худой полковник обнаружил в книге на этажерке фотографию, где я вместе с отрядом стояла в пионерском галстуке. Он тряс снимком, что-то злобно кричал, а потом бросил его в горящую печь.
После него жил врач-эсэсовец. Однажды, когда мама, пристроив у соседки младших сестер, отправилась менять на продукты последние вещи, а я осталась с подругой, он вынес нам распечатанную банку какао. Мы охотно полакомились и… отравились. Немец молча смотрел на наши мучения, он понял, что консервы есть нельзя, и захлопнул дверь.
А третий был полной противоположностью обоим. Высокий блондин с голубыми глазами, он говорил, что как архитектор только строит и не убил ни одного человека. Он отдавал нам свой обед (котелок с густым супом), который даже в его отсутствие приносил ординарец. 19 ноября 1942 года, вернувшись вечером, он со смехом доложил: «Сталинград! Наши скоро цурюк, домой!» Он уехал, но прошло еще около двух месяцев, когда немцы начали уходить на запад. По дороге занимались грабежом. Ординарец одного из очередных постояльцев рассказывал: «Яйки – сапрали, поехали. Гуска – сапрали, поехали». В городе несколько дней слышались взрывы – уходя, немцы разрушали все, что могли.
* * *
Освобождение наступило 21 января 1943 года. Во время оккупации мы любили говорить: «Вот когда наши придут…» Ни на минуту не сомневались, что наши придут, и они пришли. Столкновение с войной, голодное, тяжелое, продолжалось, но все скрашивалось ожиданием победы.
Теперь уже все верили, что мы победим. И однажды майской ночью я услышала громкий стук в окно: подружка из соседнего двора прибежала сообщить, что война кончилась! Мы включили радио, а потом, наскоро одевшись, высыпали на улицу, побежали на площадь, там уже было полно народу. Повсюду появлялись полуторки с открытыми бортами, а на них – артисты или коллективы самодеятельности. На проспекте Сталина (Карла Маркса) растянули большое полотно, на котором показывали документальные фильмы. Праздник продолжался до глубокой ночи.
Идиллия ДЕДУСЕНКО
