ИСТОРИЯ ОДНОЙ ФОТОГРАФИИ
Отец узнал пропавшего сына по родинкам
Этой весной исполнилось 50 лет, как не стало моего отца, и 10 лет, как ушел из жизни брат. На этой фотографии 1945 года они вместе – солдат Победы и найденный им в детдоме сын.
Почти как в «Судьбе человека» Михаила Шолохова. Но с той разницей, что солдат на фотографии по воинской своей профессии не шофер, а стрелок, а мальчик – не усыновленный им сирота, а родной сын, попавший в детский дом после смерти матери и счастливо найденный отцом в результате долгих поисков и запросов. Найденный в Средней Азии, далеко от дома, где оставил семью, уходя на фронт, солдат.
Его призвали защищать Заполярье
Моего отца Степана Ивановича Сергушина призвали 29 января 1942 года. Ему было тогда без двух месяцев 45 лет. Эта война стала для него уже второй.
В Гражданскую он воевал против белогвардейцев в Красной кавалерии. Был ранен. Когда началась Великая Отечественная, то в первый год войны призывали военнообязанных от 1905 по 1918 год, т.е. от 23 до 36-летних. Предоставлялись отсрочки, в частности, комбайнерам и трактористам, занятым на уборке урожая. До первой половины 1942 года право на отсрочку имели учителя, которых до 1940 года вообще не брали на военную службу. Но первый год войны открыл страшный счет миллионам погибших и раненых, пленных и окруженцев. Фронт требовал пополнения. Такое пополнение из сибиряков и уральцев, в которое попал и мой отец, было направлено в 1217 стрелковый полк 367 стрелковой дивизии, воевавшей на Карельском фронте, а затем в Заполярье. На Крайний Север направляли людей, способных переносить морозы, снегопады и злые ветры с Северного Ледовитого океана. Тех, кто умел ходить на лыжах, управляться с лошадьми и ездовыми собаками.
Немецкая армия «Норвегия» рвалась к Мурманску, незамерзающему порту, куда по ленд-лизу поступала помощь с Запада. Союзники поставляли для воевавшей Красной Армии вооружение, обмундирование, продовольствие, технику. Советский Союз расплачивался за это золотом. Фашистские корабли охотились на караваны. И хотя их сопровождали конвои, не всегда удавалось избежать потерь. На подходе к морскому порту караваны встречали и защищали и с суши, и с воздуха. Согласно директиве Вермахта, был разработан план «Барбаросса» по захвату Мурманска и всего Кольского полуострова. Фашистам было крайне важно оккупировать столицу Советского Заполярья, перекрыть поставки вооружения и продовольствия Красной армии с Запада, им также были нужны природные богатства Крайнего Севера: никель, молибден. На 20 июля 1941 года был даже назначен военный парад гитлеровских войск на центральном стадионе Мурманска.
Армия «Норвегия» была укомплектована немецкими и финскими солдатами, прошедшими специальную подготовку для действий в условиях Крайнего Севера. 1941-й год для наших войск в этом регионе стал очень тяжелым. Большая часть 367 стрелковой дивизии полегла в снегах и болотах Карелии, не имея возможности прорваться из окружения. В 1217 стрелковом полку в живых осталось 28 бойцов, сумевших спасти и вынести полковое знамя. В этом возрожденном, а, по сути, заново сформированном полку с 1942 по 1945 год воевал мой отец. Дивизия и полк защищали подступы к Кировской железной дороге и Беломоро-Балтийскому каналу. Железная дорога соединяла центр страны с морским портом Мурманск. По ней на все фронты направлялись грузы, полученные по ленд-лизу из Англии, США, других стран. По Беломоро-Балтийскому каналу грузы отправлялись из Архангельска водным путем. В феврале 1942-го стояли 40-градусные морозы, намело метровые сугробы снега. Но в валенках ноги у солдат были мокрыми, потому что в карельских болотах почва не промерзала до дна. И все равно полк стоял насмерть, не позволяя противнику продвигаться.
Эта дивизия и полк принимали участие в легендарной Петсамо-Киркенесской операции. А в 1944-м вели бои на Мурманском направлении. В результате слаженных наступательных действий сухопутных войск, авиации и флота враг был отброшен от Мурманска. За героизм, проявленный в боях, многие были удостоены наград Родины. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 5 декабря 1944 года мой отец был награжден медалью «За оборону Советского Заполярья».
9 мая 1945 года отец встретил в Гельсингфорсе. Это нынешняя столица Финляндии Хельсинки. А в июле 1945-го из армии были уволены все солдаты и сержанты старше 45 лет и все офицеры старше 50. Настала долгожданная пора возвращения к мирной жизни. Счастливая пора для тех, кому было куда возвращаться.
Дорогая находка
В первый год на фронт на имя Сергушина Степана Ивановича приходили письма из дома. А потом прекратились. В красноармейской книжке появилась запись: родных нет. Из райвоенкомата сообщили, что жена самостоятельно отправилась в эвакуацию. Оказалась без поддержки, заболела и умерла. Двухлетний сынишка, который родился за год до войны в 1940-м, был найден истощенным около мертвой матери, у которой он пытался сосать грудь. Его отправили в детдом.
Малыш знал, что его зовут Вова, а вот фамилию назвать не мог. Так и записали его в регистрационную книгу: Владимир Бесфамильный. Демобилизовавшись, отец сразу отправился на поиски сынишки. Не сразу напал на след. Объехал несколько детских домов. Приводили ему мальчиков, которых звали Вовами, но ни в одном он не признал своего. Детдомовские ребятишки, безотцовщина тех послевоенных лет, рады были любого дяденьку в форме признать своим папой. Но солдат продолжал поиск. Наконец, в детском доме города Джамбул показалось, что вот она – родная кровинка. Попросил раздеть мальчика. Узнал по родинкам. Так маленький Вовка перестал быть Бесфамильным. Отец выправил ему документы и увез с собой. Привез к сестре в тот самый сибирский поселок, откуда уходил на фронт. Сестра посоветовала посвататься к солдатке, у которой на войне погиб муж. «У тебя сынишка остался без матери, у нее дочка без отца, вместе вырастите обоих».
Так и сложилась новая семья. А через год родилась я. Старшую сестру, мамину дочку Аню, отец отправил учиться в Новосибирский индустриальный техникум. А Володя стал мне старшим братом. Когда был маленький, говорил: »Мама, если бы я знал, что вы здесь живете, я бы к вам на крыше вагона приехал». Рассказывал, как они, детдомовцы, от голодухи ходили в пустыню собирать черепашьи яйца, жарили их в песке и ели. После детдома брат был очень истощенным, плохо ел. Мама разрешала ему для аппетита рвать в огороде самые первые еще крохотные огурчики, морковки. Соседка кричала маме: «Аксинья, ты посмотри — у тебя Вовка опять огурцы-опупышки с грядки срывает, вырасти не дает». «Я ему разрешила», — отвечала мама.
Отец, конечно, лелеял мечты, что не только мамина дочка Аня, но и мы с братом получим образование. Однако Володя поступил в ремесленное училище, получил строительную специальность. А потом ушел на службу в милицию, где и работал до самой пенсии. Уже на пенсии много читал. Это, видимо, наследственное от отца. Он был большим книгочеем.
Дом в белой кипени черёмух
Когда я родилась, отцу было 48 лет, маме – 36. Первое осознанное впечатление детства в пятилетнем возрасте – мы строим дом. Во дворе свежеоструганные бревна, мужчины — родственники и соседи укладывают их в сруб, проконопачивают мхом. Под навесом отец ловко орудует рубанком, готовит доски для пола. Он вообще был мастеровым человеком. Сам мебель делал. А дом строил по своим чертежам. Придумал необыкновенный вход, составляющий два крыльца. С верхнего было видно чуть ли не полпоселка. Спланировал дворик с клумбами, палисадник.
А по профессии отец был бухгалтером. Работал в конторе Алтайского приискового управления. Прииск был золотодобывающим. Теперь я понимаю, что отца проверяли и перепроверяли, прежде чем допустить к подсчетам золотого запаса страны. Я частенько по пути из школы забегала к нему в контору и видела, как уважают его сослуживцы. Дома он о работе не говорил.
Сказкой детства остались в памяти частые походы с отцом в лес по ягоды, по грибы. Почему-то не мама, а именно он водил меня в эти походы. Лес он любил страстно, знал его. Когда вышел на пенсию, вместе с соседом-фронтовиком завел пчел. В семи километрах от поселка они огородили поляну, поставили ульи, срубили избушку, для охраны завели собаку. Пару раз на этой пасеке шалил медведь, опрокидывал ульи, вытаскивал рамки с медом. Однако пасечников это не пугало. Иногда отец болел, его фронтовой товарищ – тоже. И тогда меня посылали покормить собаку. Я бежала вдоль речки семь километров, по дороге лакомилась малиной. Самым большим страхом и огорчением было, если какая-то шальная пчела запутается в густой гриве волос и будет жужжать, пока не ужалит.
С самого раннего детства отец приохотил меня к чтению. Когда я пошла в первый класс, он после каждой зарплаты вел меня в магазин, и мы пополняли нашу скромную библиотеку. И еще, помнится, что отец выписывал по пять-шесть газет: центральные, областную и районную. Придя с работы, по несколько часов сидел за чаем, разложив на столе газеты. Иногда приходил сосед-фронтовик Константин Иванович, и они обсуждали международные события. Однако при всей любви к газетам, когда я стала готовиться в университет, стал убеждать меня поступать на юридический: очень хотел видеть адвокатом, а не журналистом. Я думаю, он был бы доволен сейчас, узнав, что юристами стали его внук, мой сын Максим, и правнучка Танечка – дочка Володиного сына Саши. У двух Володиных дочерей Марины и Наташи – по двое сыновей. Старших зовут Степан и Владимир в честь прадеда и деда.
Отец умер в 1967 году, когда я училась на третьем курсе университета. Его подвели легкие, видимо, застуженные в войну в болотах Карелии и на промозглых ветрах Ледовитого океана. А в начале 80-х судьба сложилась так, что мне довелось побывать в тех местах, где воевал мой отец. Я прожила там полярное лето и полярную зиму, поклонилась памятнику в честь всех защитников Заполярья и города, по праву получившего звание Героя.
А вот на могилу отца, наверное, уже не доберусь. Далеко в Сибири осталась она. Там каждую весну цветет черемуха во дворе построенного отцом дома. Эту черемуху он принес из леса. Молоденькое деревце поставил в ямку, мне велел держать, а брата послал за водой, чтобы полить. Сказал: «Оно будет расти вместе с вами». Почему-то именно черемуху он любил больше всех деревьев. И я каждую весну, когда на Ставрополье зацветает черемуха, смотрю на нее и думаю об отце. Он был представителем того поколения, которое считало себя ответственным за все. Сколько я его помню, он всегда ходил в гимнастерке и военных галифе. Жизнь была бедная. Послевоенная. Но наши, вернувшиеся с фронта отцы, определяли нравственный стержень жизни.
Галина СЕРГУШИНА
Фото из семейного архива
