ЯЗЫК И МОВА
Заметки о некоторых аспектах российско-украинских отношений
Закон о языке, который приняли украинские власти, практически изгоняет русский язык из официальной сферы общения в этом государстве. Во Львове вообще дошли до того, что русский язык запретили употреблять в общественных местах. Таким образом его фактически загнали исключительно в бытовую сферу. Даже идя по улице с товарищем и разговаривая на родном тебе русском языке, можешь нарваться на неприятности со стороны особо ретивых националистов. Печально все это видеть и слышать, тем более мне, человеку, прожившему на Западной Украине 23 года. Поэтому и хочу поделиться с читателями некоторыми своими размышлениями и воспоминаниями, как говорится, на злобу дня.
Шесть на четыре
В город Стрый Львовской области меня привезли родители, когда мне было три года, в далеком 1956 году. Отца, офицера советской армии, направили туда служить. Тогда в Стрые было много воинских частей, в том числе и два авиационных полка. В одном из них, в дальней авиации, и служил мой отец. Школу я закончил в Стрые, учился русской филологии во Львовском университете. Так что мне есть о чем вспоминать и размышлять.
То, что к русским на Западной Украине всегда относились не очень хорошо, – это правда. В этой статье нет места размышлять об истоках этой нелюбви. Скажу только, что, придя в 1939 году в Галицию, которая до этого только во времена Киевской Руси была частью русского мира, а после принадлежала Польше, Австро-Венгрии, потом снова Польше, советская власть перестаралась, активно насаждая новые ценности. Имели место и репрессии в отношении тех, кому новые порядки были не по нраву. Это, по большому счету, до сих пор аукается России, и в этом главная причина нелюбви к русским.
Но это только часть правды. Другая правда в том, что за годы советской власти для Западной Украины было сделано много хорошего в экономике, культуре, в том числе сохранении языка и национальных традиций. Это факт, который не смогут отрицать даже самые ярые приверженцы незалежности.
Учился я, понятное дело, в русской школе, как и подавляющее большинство детей офицеров. Почти для всех нас русский язык был родным, даже для грузин, армян и тех же украинцев-военнослужащих. Но были в нашей школе и ребята не из военного городка, а с улицы Грабовецкой из так называемых железнодорожных домов, то есть дети станционных работников, в большинстве своем местных жителей, то есть западных украинцев. Им было далеко ходить в украинскую школу, вот они и учились вместе с москалями. Никто их к русской школе не приписывал, это был их выбор, им так было удобней. Я по детской простоте даже и не подозревал, что они не русские, так как шпарили они по-русски так же хорошо, как и все мы.
Кстати, об украинских школах. Их в 50-тысячном Стрые было шесть, а русских – четыре. Примерно таким было и соотношение украиноговорящих и русскоговорящих людей в городе. По-русски говорили не только этнические русские, но и евреи, поляки. Кстати, последние всегда свысока относились к украинцам, памятуя свое недавнее господство в Галиции. Русские им были даже ближе. Тоже можно сказать и о многочисленных евреях, живших в городе.
Сказать, что мы, дети военных, любили вуек (так мы называли местных, потом их стали называть рагулями), было бы неправдой. Между нами всегда была определенная грань, созданная, кстати, обоюдными усилиями. Той благостной дружбы народов, о которой твердила советская пропаганда, не было, но было не просто мирное сосуществование, а и взаимопонимание, да и, не побоюсь этого слова, взаимоуважение нашей разности. Как позже говорила хозяйка квартиры, у которой я жил во Львове в студенческие годы, пани Сяня: «Я свое шаную (люблю), чужэ не хаю». Примерно так большинство из нас и пыталось жить. Партия и правительство строго блюли этот принцип. Любые проявления национализма и шовинизма жестко пресекались.
Разногласия удавалось гасить
Старый Львов
Украинский язык мы начали учить со второго класса. Точно так же русский начинали изучать и в украинских школах. Моя первая учительница, Евдокия Ивановна, была восточной украинкой, поэтому легко справлялась с преподаванием украинского. Те же учителя младших классов, которые украинского не знали, освобождались от этих обязанностей. На уроках украинского языка их подменяли знавшие язык коллеги. Все было органично и разумно устроено.
А с пятого класса у нас преподавала украинский Алла Андреевна, женщина строгая, даже жесткая, за что мы ее не любили. Но дело свое она знала. Поэтому даже последние лоботрясы неплохо знали вирши Шевченко, Франко, Леси Украинки. Я и до сих пор помню многое, за что спасибо Алле Андреевне.
Хотя мы и жили в военном городке, то есть в русском анклаве, но он не был закрытым. Мы свободно гуляли по древнему Стрыю, городу, основанному галицко-волынскими князьями. Вольно-невольно общались с местными и получали от них уроки украинского со всеми особенностями западенской мовы. Позже, учась во Львове, я еще больше навострился местной речи и на бытовом уровне разговаривал так, что меня не отличали от своего при непродолжительном знакомстве. Конечно, если копнуть глубже, москальская сущность из меня все равно лезла, так как я, несмотря на фамилию, что говорит о присутствии украинских кровей, человек русской культуры, чем и горжусь.
– Ты шо, руський? – удивлялись мои собеседники, – а чому по-нашому розмовляешь?
– Да просто так, ведь живу же здесь.
– Добрэ на мови мастышь, ты наш москаль, – шутили они добродушно.
А моя мама, уроженка русской деревни из Липецкой области, вынуждена была преподавать русский язык в сельской школе, то есть в абсолютно украинской среде, и за пару лет выучила язык так, что ее от местной и отличить не могли.
– Пани Валя, вы хоча и руська, алэ така гарна, як мисцева, – говорила ей одна тетка, что в ее понимании было высшей похвалой.
А вот мой отец, несмотря на фамилию, говорящую об украинских корнях, так и не смог научиться говорить по-украински. Но это не мешало ему ездить на рыбалку по селам и находить общий язык с местными мужиками.
Русская церковь во Львове
Зачем я рассказываю эти байки? Да чтобы было понятно: жить на Западной Украине русским тогда было можно спокойно. Все разногласия, исторические счеты и прочие проблемы как-то удавалось гасить. Я до сих пор обожаю Львов, исторический город, основанный русским князем Даниилом Галицким. В этом городе переплелось множество культур, традиций, религий. Он насколько националистичен, чего сегодня нельзя отрицать, настолько и космополитичен в силу своей исторической судьбы.
А то, что я знаю украинский язык, думаю, только обогатило меня. Знание языка дает возможность понять душу народа, говорящего на нем. Я знаю хорошие стороны западных украинцев. Это их чувство юмора, которое проявляется как раз через оригинальное наречие, хлебосольство, религиозность, которая стоит на страже вечных ценностей, таких как семья, брак, любовь, уважение младших к старшим. Есть и другие достоинства. Но я вижу и их приспособленчество, выработанное веками жизни под чужеземным господством. Когда «совьеты» пришли на земли Галиции, западные украинцы меняли свои фамилии, созвучные русским. Например, Кондратив, Семенив на Кондратьев и Семенов, чтобы, по их мнению, лучше было делать карьеру в партии или органах МВД. Теперь они также охотно лижут сапоги западным покровителям, надеясь урвать от этого какую-то выгоду. А русским, перед которым вчера заискивали, самозабвенно строят козью морду. Я это вижу, понимаю, и ненависти поэтому не испытываю.
Себя же обкрадывают
Последний раз я был в местах детства и молодости десять лет назад. По-украински мне тогда уже было трудновато говорить, и я часто переходил на русский, за что никто меня не попрекал. Но тревожные сигналы уже были. В Стрые к тому времени не осталось ни одной русской школы. Да, русских людей там стало меньше, отчасти оттого, что ушли военные, но и потому, что уехали гражданские люди, которым в незалежной стало жить неуютно. Но русские там все же есть, и немало, а вот школы для их детей – ни одной. Несправедливо! Нелюбимые ими «совьеты» вели себя гуманнее, обеспечивали развитие их родного украинского языка и культуры. Уж я-то тому свидетель! А ведь могли с легкостью навязать русскоязычие, так что никто бы и не пикнул. Но не делали этого из нравственных соображений. Например, у нас в университете была полная языковая демократия. Русский преподаватель читал лекции по-русски, украинец – по-украински. А мы, студенты, приспосабливались. И никому от этого не было плохо, происходило взаимопроникновение культур, которое всех только обогащало.
В последний мой приезд во Львов купил пару местных газет. Ужас! Язык стал каким-то другим. Вычурным, явно надуманным, тяжеловесным. В быту, кстати, так не говорят, бытовую речь, как и раньше, понимаю прекрасно. Что за оказия, Создатель?
Похоже, желание порвать всяческие связи с русской культурой, русским миром подвигает местечковых лингвистов издеваться над языком, искусственно изгоняя из него все русские заимствования, которые вписывались в него органично на протяжении веков. Ведь нравится им или нет, но мы родственные народы и никуда от этого не денешься. А язык – это живой организм, он не терпит насилия над собой и может просто погибнуть, если необразованные хирурги начнут вспарывать его тело.
Обидное словечко «рагули», которым мы дразнили местных, сегодня, кстати, популярно на территории Украины. В него вкладывается вполне определенный смысл. Это не просто люди из села (в русских и украинских селах полно прекрасных, умных и образованных людей), это люди с местечковым мировоззрением, которым ненавистно все, что лежит за пределами их ограниченного мира. Но они воинственно глупы и необразованны, и это свое убогое видения мира пытаются насадить всем, кто живет на их территории (почему они присвоили ее себе, – большой вопрос). Эти люди были движущей силой Майдана. Если их не остановить, то они убьют и язык, и Украину-нэньку.
Сергей ИВАЩЕНКО
